Как в Москве восстанавливали и передвигали дома в начале Великой Отечественной войны
От публикатора
В Научном архиве Института российской истории РАН хранятся документы комиссии академика И. И. Минца, работавшей в 1941–1945 годах и призванной, наряду с прочим, собирать личные свидетельства участников разворачивающихся событий. Опрашивались красноармейцы, командиры, партийные и государственные чиновники, раненые в госпиталях, партизаны, а также простые москвичи о том, что они видели и пережили. Рассмотрение итогов деятельности комиссии выходит за рамки данного материала. Здесь мы обратимся лишь к одному из ее документов (НА ИРИ РАН. Ф. 2. Разд. 9. Оп. 36. Д. 1). Это — машинописная расшифровка стенограмм двух бесед (27 мая 1942 и 21 мая 1943 года) с командиром 1-го аварийно-восстановительного батальона 1-го полка местной противовоздушной обороны города Москвы Иваном Тихоновичем Ивановым. Батальон был сформирован в первые дни войны из сотрудников возглавлявшегося им Треста по передвижке и разборке зданий, который сыграл важную роль в процессе предвоенной реконструкции столицы.
Трест реализовал более 20 уникальных проектов перемещения различных строительных объектов (в числе наиболее известных — здание Моссовета). Буквально накануне войны заканчивались работы по передвижке и разборке домов на последнем отрезке расширяемой улицы Горького от площади Пушкина до площади Маяковского. Инженеры, техники, проектировщики уже обследовали очередной участок реконструкции от Калужской площади до Павелецкого вокзала, где узкая часть Садового кольца создавала транспортные пробки и должна была быть расширена до 50–60 метров. В окружающие дворы успели завезти первые партии металла для путей и ходовых конструкций… Но настал день 22 июня, и с этого дня трест был реорганизован в военизированную аварийно-восстановительную структуру. Бойцов и командиров перевели на казарменное положение. Им предстояло разбирать и восстанавливать дома и другие объекты после бомбежек, а впоследствии выполнять другие сложнейшие работы, связанные с обороной Москвы.
Обо всем этом и рассказал членам комиссии И. Т. Иванов. Ниже публикуются фрагменты упомянутых стенограмм; текст литературно обработан и сопровожден необходимыми пояснениями.
Иван Тихонович Иванов
«Под утро [24 июня 1941 года] в ночную тишину ворвался вой сирены, объявляющей воздушную тревогу.
Трудно понять и привыкнуть, но только миг — и сознание начинает работать нормально. Война, воздушные тревоги, враг уже над нами… Где-то далеко слышится глухой рокот бомбардировщиков, с запада появились первые тяжелые машины. Мгновенно вокруг каждой из них образуется замкнутое кольцо разрывов зенитных снарядов. Самолет попал в кольцо, разворачивается и уходит обратно. Канонада стрельбы зенитных батарей так сильна, что с непривычки кажется, что стреляют за каждым домом. Истребители не вылетают, воздушного боя нет. Немного странно: стрельба, судя по облачкам разрывов, точная, а сбитых самолетов нет. Нет заданий и нашему подразделению… Только позднее узнали, что это была учебная воздушная тревога, над городом кружили на недосягаемой для зениток высоте свои тяжелые бомбардировщики.
Первый сигнал воздушной тревоги вывел Москву из покойного состояния. Жители бросились в убежища, в метро, к подвалам, к подъездам больших каменных домов. В некоторых местах убежища оказались не в порядке, а где-то их и вовсе не было. Народ бежал кто куда — к полотну железной дороги, к водостокам, иные люди и просто пластом ложились на землю.
Первая учебная тревога показала недостаточность способов и средств укрытия населения и подсказала необходимость восполнить этот недостаток. Немедленно было принято решение построить укрытия полевого типа, щели на пустырях, в парках, особенно на окраинах. Дети, женщины, старики взялись за лопаты и, руководимые строителями, начали строить убежища. Народ заботился о себе и устранял недоделки мирного времени. Наши подразделения стали центром организации устройства укрытий».
В ночь с 21 на 22 июля немецкое командование направило на Москву 196 (по другим сведениям, 220) бомбардировщиков. В 22.20 часть их достигла Москвы, остальные были перехвачены в пути советской зенитной артиллерией, истребительной авиацией, дирижаблями. Бомбежка продолжалась 4 часа. В результате были полностью разрушены 37 жилых домов, завод «Москватоль», склады, мастерские, два пищевых комбината, серьезные повреждения получили заводы «Серп и молот», «Динамо», фабрика «Трехгорная мануфактура» и многие другие объекты. Возникло 1166 очагов пожаров, в том числе на Белорусском вокзале. Только к девяти часам утра пожары удалось локализовать.
«Каждую ночь ожидали налетов и готовили щели и укрытия полевого типа, они уже заполнили все свободные дворы и окраины. В районах деревянных строений вырыты и заполнены водой огромные водоемы.
В 11 часов ночи [21 июля] над Москвой снова раздался протяжный вой сирен. Теперь уже не было паники первого дня учебной тревоги. Деловито заняли свои места наблюдатели на крышах, командный состав в штабах и командных пунктах, бойцы местной противовоздушной обороны (МПВО) в казармах и укрытиях.
Вслед за сиреной в еще не наступившей ночи бросали огненные языки прожекторы, нащупывая в небе невидимого врага. Где-то за городом начали стрелять зенитки. Гул самолетов и выстрелы все ближе, и вскоре появились головные вражеские бомбардировщики. Шурша и ударяясь об асфальт и крыши домов, полетели первые зажигательные бомбы. Трассирующие снаряды зенитных батарей в разных местах, как кометы, пронизывали небо, указывая направление зенитчикам. Вспыхнули первые пожары. Особенно сильно охватило пожаром деревянные строения в районе Хорошевского шоссе, загорелась столовая у строительства Дворца Советов, вспыхнул пожар на улице Коминтерна, на Арбате и во многих других районах Москвы. Время от времени, заглушая шум зениток, со свистом падали и взрывались фугасные бомбы.
Наш штаб получает первое задание: прямым попаданием фугасной бомбы разрушена часть здания на углу улицы Воровского и Мерзляковского переулка (нынешний адрес: Поварская улица, 8. — Публ.), разбиты четыре этажа, в подвале завалены люди. Еще не кончилась воздушная тревога, еще летели с темного неба зажигательные и фугасные бомбы, а рота № 3, руководимая командиром Шахтюковым и помощником командира по технической части инженером Панфиловым, выехала на спасение людей по указанному адресу. Быстро выяснив обстановку, командир и технорук приняли решение — пробиться к пострадавшим через подвал уцелевшей части здания. Пригодились приемы и практика, приобретенные в мирное время при разборке и передвижке строительных объектов. Безбоязненно спускаются бойцы-разборщики в окна подвального этажа и, пробираясь среди хаоса, угрожающего ежеминутно обрушением, закрепляя пройденный путь стойками и подкосами, добираются до людей. Их много. Женщины и дети, уйдя в укрытие, остались там отрезанными от внешнего мира. Некоторые убиты, многие ранены. Раненые стонут, просят о помощи. Быстро начинается извлечение пострадавших. Два с половиной часа напряженной работы — и убежище очищено».
* * *
В ночь на 23 июля произошел новый авианалет. На сей раз столицу атаковали 200 самолетов, из них 15 наша ПВО уничтожила. Сильно пострадала станция метрополитена «Арбатская». С этих пор налеты на Москву не прекращались.
Следующим значимым объектом спасательных работ стала 27 июля школа в Земском переулке (существовал в Замоскворечье до 1982 года между улицей Димитрова — ныне Большая Якиманка — и Якиманской набережной; на этом месте сейчас расположен Президент-отель и парк «Музеон»).
«Только недавно выстроили эту прекрасную со светлыми коридорами и классами школу. Еще недавно детские голоса звенели не только в школе, но и на весь окружающий квартал. Теперь в школе расположился один из батальонов МПВО. Это — защитники Москвы, на которых возложена задача ликвидировать аварии повреждения электросетей.
Воздушная тревога мигом поднимает расположившихся в казарме бойцов. Большая их часть уходит в укрытия, в школе остаются только дежурные, дневальные и охрана. В 4 часа утра прямым попаданием фугасной бомбы школа до основания была разрушена. Только две лестничные клетки уцелели и торчали из хаоса образовавшихся руин. В убежище под зданием — свыше 300 человек.
Наша часть получила задание спасти этих людей. Быстро приехав на объект и получив план укрытия от начальника службы убежищ, мы приступили к делу. Найдены запасные лазы и люки, пробиты отверстия в стенах подвального этажа. Из-под горящих развалин начали сперва выходить непострадавшие, затем легкораненые; на носилках вынесли тяжелораненых. В течение 15–20 минут очищены все отсеки, кроме одного, наружная часть которого полностью разрушена. Трудно сориентироваться, с чего начать спасение засыпанных там со всех сторон людей — их крики и стоны несутся отовсюду.
К этому времени пожар охватил всю надземную часть разбитой школы. Неуемно бушевало пламя, пожарные лили на него потоки воды, которая, проходя сквозь огонь и раскаленные груды щебня, нагревалась и, превратившись в горячую черную массу, низвергалась сверху и на пострадавших, и на спасающих. Прибыли компрессоры, начавшие подавать воздух отрезанным от мира людям, а также к отбойным молоткам, с помощью которых предстояло «прогрызть» в нескольких местах мощные стены подвала.
Боец Битмухамедов, наш лучший стахановец мирного времени, получил тяжелое и ответственное задание — под потоками горячей воды, в дыму, пробить сложенную в 3 кирпича на цементном растворе стену. На такую работу даже в обычных условиях ему потребовалось бы не менее четырех часов. Битмухамедов справился за 42 минуты, проделав в стене отверстие, через которое можно было начинать спасение людей. Несколько раз мы поливали его холодной водой, подавали компрессором к нему воздух, от потоков горячей воды накрывали брезентом, и как только он закончил, вытащили его на поверхность, дав возможность отдышаться. К этому времени в четырех других местах были также пробиты сквозные отверстия. Мы приступили к извлечению людей из подвала.
В одно из отверстий по-пластунски пробрался “верхолаз” Песня и через 2 минуты вернулся обратно, неся на руках 7–8 месячного ребенка; следом выползла мать. Оба не пострадали, только на носике ребенка виднелась маленькая царапинка.
У другого пробитого отверстия спиной к стене сидели на скамье двое, зажатые сверху разбитыми и лишь чудом не раздавившими их конструкциями, готовыми рухнуть при первом же прикосновении. Трогать эти обломки было ни в коем случае нельзя. Требовалось сначала отпилить ножки скамьи, опустить ее вниз и действовать дальше в образовавшемся свободном пространстве.
Слева, скорчившись, сидит грузная пожилая женщина. На коленях у нее — девочка. Подняли женщину — она мертва, девочка же, защищенная телом женщины, принявшим на себя удар балки, — жива.
Справа — еще одна женщина в красной кофточке. Волосы растрепаны, из носа и изо рта сочится кровь. Она бессмысленно водит глазами и шепчет одно слово: “Пить”. Напоили, дали кислород, ожила. Начала разговаривать, рассказала, сколько еще тут народу, кто где находится. В течение двух с половиной часов она, проявляя завидное мужество и самообладание, указывала бойцам ближайшие проходы к пострадавшим и согласилась покинуть подземелье только тогда, когда всех остальных извлекли на поверхность.
Между тем к командиру подбежал истопник школы. Он был легко ранен, отвезен в больницу и уже из больницы вернулся искать свою жену. По его словам, рядом с котельной имелся еще один подвальный отсек, где также находились люди, в том числе его жена. Попасть туда можно только через котельную, залитую водой из поврежденных водопроводов, причем вода все прибывает, так что даже если люди выжили после взрыва, через некоторое время их полностью зальет.
По грудь в воде минуем котельную, подходим к двери смежного отсека, стучим в дверь. В ответ — лишь слабые стоны. Значит, пока живы… Быстро ставится водоотсосная машина, вода в котельной начинает убывать, бойцы проламывают дверь, проникают в укрытие и одного за другим выносят оттуда уже отчаявшихся в собственном спасении людей».
* * *
Многим известна история, как вышло, что в самом центре Москвы, рядом с Кремлем, вместо когда-то единого здания (улица Моховая, 10) появились два с тем же адресом (строения 1 и 2). Разгадка простая и трагическая: во время одной из бомбежек в августе 1941 года в средний подъезд дома попала авиабомба, прошила все четыре этажа и взорвалась внизу, полностью разрушив центральную часть. При этом соседние подъезды сильно не пострадали. Впоследствии было решено восстановить только их; так из одного дома образовались два. О том, что происходило сразу после взрыва, рассказал И. Т. Иванов:
«В Москве на Моховой улице против метро “Библиотека имени Ленина” — четырехэтажный жилой дом. В доме — подвал. Надеясь на метро, подвал плохо укрепили и плохо приспособили к укрытию в нем людей. Почти никто этим подвалом не пользовался, только в один из налетов по непонятным причинам туда собрались свыше 30 жильцов. Вражеский бомбардировщик, пытаясь поразить неподалеку расположенную огневую точку зенитной батареи, промахнулся и вместо батареи угодил фугасной бомбой в этот кирпичный дом. Бомба прошла четыре перекрытия и взорвалась под перекрытием подвального этажа, полностью его разрушив. Все укрывшиеся в подвале остались под обломками. Мгновенно место обрушения охватил пожар. Под действием пламени груда обломков все оседала. Возможность добраться до людей таяла на глазах.
Разведка быстро установила наличие смежных подвальных помещений. Принято решение проникнуть в завал через них. В дело вступили проходчики Первушин, Коблов, Коплин. Уже пробита соседняя с пострадавшим подвалом стена, но дальше хода нет: все плотно заполнено обломками. Сверху льется горячая вода, едкий дым не дает дышать. Между тем где-то впереди слышны стоны и крики: там ждут помощи…
Медленно продвигаемся вперед, расчищая путь и закрепляя за собой проход. Во главе группы — опытный прораб разборщиков Ланигин. Вот показалась щель между глыбами. Оттуда донесся стон. Ползем, нащупываем человека. Старик. Живой, разговаривает, но вытащить его невозможно — одна нога зажата тяжелым бетонным массивом, на который опираются балки: тронь этот массив — общий обвал неизбежен.
От старика узнаем, что в подвале более 30 человек, что где-то рядом с ним девушка Танюша — она, вероятно, жива, кричала. Просим его потерпеть, ползем дальше по указанному стариком направлению. Нащупываем руку. Шевелится… Раскапывая, добираемся до лица. Высвобождаем голову, обрызгиваем водой. Девушка приходит в себя, начинает говорить. А пожар наверху все усиливается, в подвале уже жарко и душно — если так пойдет, пострадавшие в конце концов могут сгореть живьем. Быстро откапываем Танюшу и через щель вытаскиваем на улицу. Тяжелых повреждений нет. Повезло: в момент падения перекрытия ее сначала засыпало — укрыло утеплителем…
Отправляем Танюшу в больницу и возвращаемся к старику. Едкий дым уже совершенно не дает возможности работать. Надели на старику маску с выводом шланга за пределы подвала. Вызвали дымососную машину (дымофулер), но она, отсасывая дым, при этом засасывала в подвал пламя пожара. Пришлось прекратить.
Поставили компрессор и начали нагнетать в подвал воздух, медленно оттесняя пламя назад. Снова полезли к старику. Освободили всего, за исключением придавленной глыбой правой ноги. Слева прорвалось пламя, подступив практически вплотную. Пожарные усилили подачу воды, горячие струи которой лились на старика, укрытого брезентом. Он не переставал просить и верить, что его не бросят, однако было ясно: ногу освободить не успеем, огонь опередит нас. Решение одно, и оно жестоко: отнять ногу прямо здесь.
Прибыл доктор, пролез в завал, посмотрел и делать операцию отказался, но потом тоже понял — другого выхода нет. Доложили ситуацию бывшему на объекте заместителю председателя Мосгорисполкома Яснову. Тот после тяжелого раздумья подозвал начальника Иванова (Иван Тихонович говорит о себе в третьем лице. — Публ.): “Полезай в последний раз, убедись, нет ли возможности спасти человека другим способом, и тогда решай под свою личную ответственность”.
Лезу. Огонь уже близко. Лихорадочно ощупываю глыбу. Странно: она имеет правильную прямоугольную форму. Вихрем в сознании мелькает: это какая-то подвальная конструкция, а не упавший с перекрытия обломок. Смотрю дальше: похоже на дверь. Ножовкой и напильником пробую прочность материала и устанавливаю: да, это обитая железом дверь газоубежища, покрытая пылью и бетоном и потому принятая нами за бетонную глыбу. Быстро пробираются сюда разборщики-каменоломы. Дверь моментально разносят в щепки, нога старика свободна. Пробыл он в завале 13 часов».
* * *
В июле–октябре 1941 года под Москвой возводились ложные сооружения, которые должны были хотя бы частично принимать на себя бомбовый груз вражеских бомбардировщиков.
«Постройка сооружений и их дальнейшее обслуживание по некоторым направлениям возложили на нас. Рядовые рабочие и командный состав треста принялись за выполнение задания так, будто всегда только этим и занимались. Возле каждого ложного сооружения в землянках разместили наряд личного состава, в задачу которого входило обнаружить объект при авианалете — осветить его искусственным пожаром. Подготовили очаги воспламенения.
В одну из ночей часов в 10–11 издалека послышался нарастающий клокочущий гул. Летят. Даем пройти первым самолетам, поджигаем что положено, пускаем в ход осветительную аппаратуру и аппаратуру световой сигнализации. Второй эшелон бомбардировщиков принимает вспыхнувшее пламя за пожар, вызванный зажигательными бомбами первого эшелона, разворачивается на цель и начинает нас бомбить. Только на одном небольшом участке с 20 августа по 3 декабря 1941 года вражеские самолеты сбросили свыше трех тысяч зажигательных и фугасных бомб; несколько раз сбрасывались пропагандистские листовки. Таких участков было много, и каждый из них принял на себя тонны бомб, предназначенных Москве».
* * *
«В один из налетов (5 августа 1941 года. — Публ.) тяжелая фугасная бомба разорвалась в 10–15 метрах от памятника Тимирязеву (на Бульварном кольце. — Публ.). Образовалась огромнейшая воронка — метров 15 в диаметре и метров 8 в глубину. Выброс земли по всей площади, искореженные трамвайные пути, разбитые дома вокруг. Памятник повержен в прах. Нам было поручено в кратчайший срок восстановить его.
Далеко разлетевшиеся части памятника оказались почти неповрежденными. Собрали, осмотрели и в течение нескольких часов вернули памятник на постамент. Люди, утром по пути на работу наблюдавшие печальную картину, возвращаясь вечером, были поражены, видя изваяние великого ученого на своем привычном месте…
В другой налет фугасная бомба взорвалась в районе 1-го МГУ. Разрушена ограда, повреждено здание университета, сброшен взрывной волной с пьедестала бронзовый бюст Ломоносова, сам гранитный пьедестал разлетелся на мелкие куски.
Задание — то же, что и в случае с монументом Тимирязеву. На гранитно-мраморный завод треста направлен тяжелый трейлер. Там бывшие гранитчики и мраморщики — теперь бойцы МПВО — уже обрабатывали подходящую гранитную глыбу. Вскоре бюст водрузили на новый пьедестал».
Упомянутый бюст М. В. Ломоносова работы скульптора С. И. Иванова, открытый в 1877 году, разбомбленный и восстановленный 29 октября 1941 года, простоял после этого недолго: в 1945 году его заменили другим памятником (позже произошла еще одна замена), а первый бюст перенесли на парадную лестницу актового зала клуба МГУ, где сейчас находится домовый храм Мученицы Татианы.
* * *
«28 октября 1941 года в 19.40 третий раз за день объявили воздушную тревогу.
Первый раз тревога была объявлена днем в 12 часов. Бомбы сброшены до тревоги. Три — у южной гавани в Сукино болото в 300 метрах от наших рабочих в Южном порту. После сброса бомб объявили воздушную тревогу.
Второй раз тревога была объявлена около 16 часов, тоже уже после сброса. Бомбы небольшие, осколочные, были сброшены на улице Горького против магазина “Диета”. Там стояла очередь человек 70–80, из них пострадало 40–50. Полностью расстеклено здание Центрального телеграфа и других домов. Получили срочное задание привести в порядок эти здания и в первую очередь Центральный телеграф.
Теперь 19.40. Третий раз за день тревога. Штаб батальона уходит на КП, расположенный в том же здании в убежище.
29 октября в 19.25 — вновь воздушная тревога, но уже сброшены бомбы большой взрывной силы. В тресте открылись двери, заходили перегородки, зашатался дом — значит, тяжелая бомба, и недалеко. Уходим в убежище. Всю ночь провели на КП в убежище. Беспрерывный гул зениток и дальнобойных орудий с небольшими перерывами. Оглушающие взрывы фугасных бомб. Двери хлопают, открываются, закрываются, здание трясется, с перекрытий сыплется пыль. Невольно голову втягиваешь в плечи. Где-то близко-близко упала фугаска. Треск, пожар — это здание ЦК ВКП(б). Тяжелое поражение. Получили приказ: довалить подбитые стены и привести объект в безаварийное состояние.
Дела на фронте и в Москве противоположны. Если на фронте у фашистов удача — Москву не бомбят, если нет — бомбят ожесточенно. Теперь фронт проходит по линии Волоколамск — Можайск — Верея — Наро-Фоминск — Малоярославец. Наступление жесточайшее, сопротивление тоже. Наши части медленно отходят.
6 ноября 1941 года — годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. В 19 часов объявили о выступлении товарища Сталина на торжественном вечере. Радио разносит неторопливую с акцентом речь, а за окном непрерывно грохочут зенитки.
12–13 ноября. В нашем доме выбиты стекла, дом задрожал. Страх стал как бы желанным, если боишься — значит, жив.
До 19 ноября были неспокойные дни, по 5–6 тревог в сутки. С 19 до 22 ноября тихо. Все напряженнее на фронтах под Москвой. Месяц передышки, по-видимому, крепко использован немцами для подтягивания резервов, и теперь начато еще одно грандиозное наступление на Волоколамском, Калининском и Тульском направлениях. С трудом, медленно они теснят наши части.
Москву нельзя сдавать, всего жалко, все своими руками сделано, своим потом полито.
Ночью с 1 на 2 декабря прошло 3 тревоги и 3 отбоя. 0.30 — где-то постреливают, и вдруг в 0.40 — «Бах!» — сотряслось все наше здание, посыпались стекла, вылетели переплеты, фрамуги, перегородки, полно пыли, но свет есть. Лишь где-то хлещет вода из поврежденного отопления или водопровода.
В убежище от пыли не видно ничего. Пошел на разведку. Все окружающие дома расстеклены, а на улице трескучий декабрьский мороз. По опросу установил место падения бомбы — Болотная улица. Воронка 6–8 метров диаметром, 4–5 метра глубиной. Рядом с одной стороны — двухэтажный деревянный барак, с другой — зенитная батарея. На батарее все целы. В бараке был отдыхающий наряд. Убит шофер, ранены политрук, воентехник. Вытащили.
Ночь коротаем в убежище, в котельной. Над домом оглушающая стрельба.
Утром привели в порядок трест. Начали остекление, ремонт оконных переплетов.
Чудный зимний день. Ясный и ослепительно белый. Но снова и снова бухают зенитки. Фронт уже в 40–50 километрах от Москвы.
4, 5 и 6 декабря по ночам была отчетливо слышна артиллерийская стрельба, уже настоящая фронтовая канонада. Фронт был в Апрелевке, Сходне. По ночам ставим наружные посты, спим с оружием. Воздушная тревога уже как бы перестала быть тревогой и отошла на второй план. Ее заглушает приближающийся фронт.
Жители Коптево, Марьиной рощи и Химок начали искать возможность переселиться в другие районы Москвы».
* * *
В ноябре 1941 года тресту поручили организовать сооружение баррикад в нескольких районах Москвы (при этом аварийно-восстановительные работы с него не снимались).
«Меня вызвал секретарь Ленинского райкома товарищ Суровой. В его кабинете собралось много руководителей предприятий, заводов, фабрик, секретарей партийных коллективов. На повестке дня один вопрос — о строительстве баррикад в районе. Каждая организация должна была получить и выполнить определенное задание. На нас как на трест, имеющий в своем распоряжении большое количество металла для конструкций передвижки зданий, возлагалась обязанность обеспечить строителей баррикад металлом и дать необходимые технические указания.
Металл был еще в мае 1941 года подвезен для назначенных к передвижке домов по Большой Полянке, № 60, и по улице Зацепа, № 7, 9 и 13. Мощные металлические двутавровые балки, сваренные попарно в конструкции для передвижки зданий, как нельзя лучше годились для устройства мощных противотанковых препятствий. Использовались и рельсы. Консультируем и помогаем инструкторами, специалистами, рабочими бригадами сооружать баррикады в Ленинском, Москворецком и Кировском районах.
Но как установить и закрепить балки, когда грунт замерз и низкая температура воздуха не дает возможности бетону схватиться? Вызвали директора бетонного завода, имеющего пропарочные камеры. Было принято решение нарезать балки по нужному размеру на заводе, сделать к ним бетонные фундаменты, пропарить их в камере и получить нужную прочность бетона в течение 12–15 часов. Такие балки с готовыми фундаментами развозились по основным улицам Ленинского района — Большой Калужской и другим. Врытые в землю, они образовывали непроходимые преграды. На отдельных улицах трудились люди, никогда ничего не строившие. Они внимательно слушали советы и указания техников треста, которые, консультируя, переходили с улицы на улицу. Соседний с Ленинским Москворецкий район также привлек наш трест к строительству баррикад».
* * *
«Поздней осенью [1941 года] Москва готовилась к обороне, и на ближайших подступах строились оборонительные рубежи. Туда были направлены две конторы треста. Каждой придавалось по 15 тысяч мобилизованных москвичей — преимущественно женщин, ничего не знавших о рвах, эскарпах и прочем подобном. Их требовалось организовать, обучить. Трудиться зачастую приходилось под обстрелами и бомбежками.
Наш фронт работ располагался в районе Каширского шоссе и станции Царицыно-Дачное. Из мобилизованных сформировали взводы и роты.
Тяжелая липкая глина встретила нас неприветливо — лопату в нее не воткнешь, а воткнешь — не сбросишь: прилипает. Первые мозоли, первые боли в пояснице, первые жалобы на трудности, первые неудачи с выполнением норм… Затем дело пошло слаженнее. Уже приняли правильную форму первые участки противотанковых рвов, уже срезаны пологие места подъемов до крутизны, непреодолимой для танков, уже сооружены первые доты, дзоты и пулеметные гнезда, вырыты окопы, установлены проволочные заграждения. И в ясные, с осенними заморозками дни, и в холодную дождливую погоду москвички не покидали рабочих мест. Городские туфли давно износились, их сменили тяжелые мужские ботинки. Приезжавшие на строительство командиры воинских частей, которым предстояло стоять здесь насмерть, не верили, что все это сделано руками московских женщин.
Часто объявляемые воздушные тревоги вначале порождали страх и беспокойство, но чем дальше, тем больше появлялось уверенности и спокойствия. Внимательно следили за полетом вражеских самолетов, четко исполняли команды: «Прижаться к левой стороне!», «Прижаться к правой стороне!», «Прекратить работы!»
В конце октября мы получили задание строить рубежи в районе Химки — Лихоборы. Быстро перебросили туда все хозяйство. Но морозы уже сковали землю, киркой и лопатой ее не возьмешь. Принято решение о производстве масштабных взрывных работ. Делались шурфы по линии противотанкового рва, затем тонны аммонала поднимали грунт в воздух; мощные экскаваторы зачищали остатки; оставалось только вручную придать противотанковому рву окончательный профиль. К концу ноября на эти почти готовые участки прибыла готовая занять здесь оборону воинская часть. Строителей поблагодарили и предложили им уходить».
* * *
5 декабря 1941 года началось контрнаступление Красной армии под Москвой. Наши войска продвигались на запад, поля сражений оставались теперь за нами. Появилась наконец возможность вытаскивать и эвакуировать застрявшую в болотах, водоемах, противотанковых рвах, оврагах, реках боевую технику. В связи с этим трест получил новую задачу: организовать три мощных эвакоотряда по 260 человек в каждом при 15–20 машинах, 6–8 тракторах с необходимым такелажным оборудованием. Цель — охватить эвакуационными работами три важнейших направления: Дмитровско-Ленинградско-Волоколамское, Рузско-Можайское, Боровско-Малоярославецко-Серпуховско-Белевское. В те дни в секторе от Дмитровского до Киевского шоссе по линии Клин — Волоколамск — Можайск — Малоярославец нельзя было пройти и полукилометра, не встретив намертво завязших (группами или поодиночке) танков, автомашин, орудий… Все указанные территории тресту предстояло очистить, еще пригодную технику частью отремонтировать на месте, частью отправить для ремонта на заводы. Так трест стал главной организацией по возвращению этой техники в строй, причем в период последующих боев отряды трудились не только в тылу наших войск, но и непосредственно на передовой под обстрелами.
«До 19 января 1942 года трест вытащил из безнадежного положения 72 танка (что количественно превышало состав двух танковых бригад. — Публ.), за второй месяц — 140 танков, в последующие месяцы — свыше 200. Эвакоотряды треста очистили от тяжело застрявших танков районы: Яхрома, Красная Поляна, Солнечногорск, Истра, Волоколамск, Шаховская, Погорелое Городище, Зубцов, Звенигород, Руза, Карманово, Кубинка, Уварово, Верея, Наро-Фоминск, Боровск, Малоярославец, Медынь».
Случались и такие ситуации:
«23 марта 1942 года в 16 часов 15 минут следующая через Москву танковая колонна полным ходом вышла на Бородинский мост. Третий с головы танк из-за неисправности фрикциона развернулся вправо, сбил ограждения моста, с середины пролета рухнул на лед, пробил его и затонул, опрокинувшись на башню. Председатель Мосгорисполкома Пронин приказал мне немедленно организовать работы по извлечению этого танка. За ночь собрали и подвезли оборудование, организовали группу такелажников и 24 марта начали работы. Отдельные “знатоки” определили вероятный срок исполнения в полтора месяца, а поскольку к тому времени должен начаться ледоход, они и вообще сомневались в успехе предприятия. Но мы дружно взялись за дело. Руководил работами опытный прораб Кусленский.
В 75 метрах от берега на илистом дне (глубина 12 метров) лежал танк, опрокинувшись на башню. Его требовалось поставить на гусеницы, развернуть носовой частью к берегу, протащить по дну подо льдом и вытянуть на сушу. Трижды спускался водолаз, чтобы прикрепить стропы, и трижды они срывались. Только на четвертый раз танк под действием полиспаста и трехтонной лебедки стал на гусеницы, развернулся и плавно пошел подо льдом. На берег его извлекли по специально построенному пандусу. Вся работа заняла 7 дней».
Итоги деятельности треста по спасению боевой техники оказались впечатляющими, позволив сэкономить для страны огромные средства:
«За первый год количество сданных в Красную армию танков превысило 900, попутно эвакоотряды извлекли и сдали самолетов немецких — 5, тракторов, тягачей, автомашин — более 1000, тяжелых орудий — более 25. Разминировано и обезврежено около 1500 мин, восстановлено и построено 9 мостов. Работа коллектива треста была высоко оценена правительством: более 40 человек награждены орденами и медалями, 5 человек награждены дважды».
С удалением передовой от Москвы трест обязали направлять специалистов и инструкторов на другие фронты — Северо-Западный, Воронежский, Южный, Юго-Западный, Брянский. Эти люди обучали личный состав выделенных фронтами отрядов приемам работы по эвакуации с поля боя застрявшей техники, прежде всего танков. Местные промышленные предприятия оснащали создаваемые отряды необходимым оборудованием. Опыт эвакуационной работы треста был обобщен и систематически изложен в изданной Наркоматом обороны инструкции, которую разослали во все танковые части Красной армии.